Александр Пирогов и Алексей Швайгерт – победители первого конкурса социальных архитекторов, инициированного администрацией президента России. Двести двадцать финалистов, прошедших отбор из 7500 заявок на платформе «Россия – страна возможностей», в ноябре прибыли в мастерскую управления «Сенеж». В финале конкурса участники должны были подтвердить свои компетенции, чтобы иметь право называться социальными архитекторами. Победителями стали 74 человека.
Алексей и Александр – выпускники философского факультета УрГУ, известные политтехнологи. Александр Пирогов в 2016 году пришел на госслужбу и сейчас является советником главы Екатеринбурга Алексея Орлова. Алексей Швайгерт – политолог, политтехнолог и политконсультант.
Для чего нужны социальные архитекторы, где и с чем они будут работать, какая у новой профессии сверхидея и сверхзадача и при чем тут большие корпорации и лего – разбираемся в большом интервью.
- Вы – свердловские победители конкурса социальных архитекторов от администрации президента. Давайте расскажем, кто они такие и зачем возникли?
Швайгерт: Если рассматривать социальную архитектуру как пространство становления новой профессии, то ясно, что ее содержание пока только формируется. Никто этого не скрывает. Чтобы точнее понять, кто такой социальный архитектор, нужно накопить больше опыта и размышлений на эту тему. Если очень общо, то социальный архитектор - это, по сути, междисциплинарный специалист, который занимается не короткими, например, чисто избирательными, а долгими проектами в социально-политической сфере.
- Это ключевое отличие политтехнолога от социального архитектора?
Швайгерт: Сейчас я пытаюсь рамочно обозначить набор отличий, как я их вижу. Во-первых, по срокам реализации проектной деятельности. Во-вторых, по компетенциям. Что касается политтехнологов, сама формулировка такого самоопределения дискредитирована и с некоторых пор начала работать против профессионалов и цеха в целом. Причина отчасти - в шарлатанах, которые стали себя ровно так же позиционировать и предлагать заказчикам воду в решете. И как ни пыталось политтехнологическое сообщество отделить толковых от нетолковых, договориться о проверке на профпригодность через добровольную сертификацию, ничего не вышло. Конкурс же социальных архитекторов, который мы прошли, в первую очередь дает понятную, прозрачную систему отбора. Поэтому следующее отличие в том, что социальные архитекторы - это не случайные люди на рынке и не ноунеймы. Во главе угла - фактор деловой репутации.
Третье отличие - это ответственность. Социальный архитектор отвечает перед заказчиком гораздо серьезнее, чем после короткого периода избирательной кампании любого уровня. И заказчик здесь - государство в широком смысле, а не столько частный клиент, с которым удобно работать в краткосрочных политических проектах с понятной задачей его избрать или достичь других заданных целей.
Государство со своим представлением о текущей ситуации в стране хочет, чтобы социальный архитектор реализовывал долгосрочный проект на стратегическую перспективу с накопительными эффектами. Эти моменты, пожалуй, и определяют рамку новой профессии, которая активно проходит этап своего становления, - ответственность перед государством и работа по компетенциям на длинной дистанции.
Появляется и еще один вопрос, который обсуждался на конкурсе на отдельной панели социальных заказчиков, где присутствовали представители GR-отделов крупных российских корпораций (подразделение компании, которое занимается выстраиванием и поддержанием взаимоотношений с государственными структурами для защиты интересов бизнеса – прим. ЕАН). Кто за все это платит? Любому проекту нужно финансовое обоснование, иначе его не запустить. И здесь, как мне кажется, возникает потребность в бизнесе как социальном заказчике, который перестраивается на более масштабную работу в государственной логике и расходует ресурсы не точечно, не адресно, не только по запросам, например, малочисленных народов Севера и лишь в ареале присутствия своих предприятий.
- Значит, крупный бизнес, осуществляя социальную политику, будет реализовывать «социалку» с новой, прогосударственной оптикой?
Швайгерт: На мой взгляд, да. Крупные корпорации до сих пор воспроизводят мантру про, пусть и эффективные, но точечные инвестиции в регионах своего присутствия. Плюс некоторые продолжают утверждать, что крупный бизнес отделен от государства, на той же дискуссионной панели так высказался джиарщик влиятельного холдинга. Но эта парадигма, как я вижу замысел, признана устаревшей. Государство хочет, чтобы появились люди, архитекторы-смысловики, которые готовы работать вдолгую и шире, используя ресурс корпораций. Это запрос на переосмысление государственно-частного партнерства, я бы так сказал.
- Джиарщики из крупного бизнеса приехали не учиться, а просто сказать, что вы им нужны?
Швайгерт: Мы посмотрели друг на друга и поняли, что сейчас мы и они – это два разных полюса. Мы им пока не нужны, и это нормально. С одной стороны - потенциальные заказчики в лице крупных корпораций, привыкшие за прошлые годы к точечной, нишевой работе в типовой парадигме социальной ответственности бизнеса. Действующие на свой лад, вкус и цвет, что называется. С другой стороны - государство, которое размышляет над интеграцией социальных архитекторов, чтобы помочь компаниям переосознать свои прежние подходы. Модельный пример - Росатом, который системно работает с населением ЗАТО сразу на нескольких уровнях, а не на одном-двух.
- Будет ли государство заставлять бизнес взаимодействовать с социальными архитекторами?
Пирогов: Думаю, крупный бизнес сам по себе и есть социальный архитектор, который делает больше, чем весь цех вместе.
- Но правильно ли он понимает ценности и задачи?
Пирогов: Посмотрим на примеры нашего региона. Алтушкин фактически перестроил Карабаш (город в Челябинской области, градообразующее предприятие «Карабаш-медь» – прим. ЕАН). Раньше мы проезжали мимо, закрывали окна и боялись выйти, все вокруг было выжжено. Сейчас это город-сад. Посмотри на Верхнюю Пышму. Это тоже город-сад. Вспомни Фонд святой Екатерины. Меценаты вкладывают в социальное пространство, но делают это так, как видят. Руководствуются своим представлением о прекрасном. Иногда оно совпадает с мнением большинства, иногда нет, но результат огромный и полезный для социальной архитектуры.
- Комфортная городская среда – это тоже социальная архитектура?
Пирогов: Это создание социальной среды, которая улучшает качество жизни. Для человека это повышение качества жизни, для государства - повышение качества жизни страны. По мнению Харичева (Александр Харичев - начальник управления администрации президента России по вопросам мониторинга и анализа социальных процессов – прим. ЕАН), социальная архитектура делится на две части. Социальное моделирование - это про будущее, про прогнозы на ближайшие годы и десятилетия. И социальное проектирование, которое осуществляют многие по всей России - от благотворительных фондов до крупных меценатов, перестраивающих целые города. У меня из окна виден каток на центральной площади Екатеринбурга, это тоже социальная архитектура.
Возьми инициативное бюджетирование. Каждый год десятки проектов поддерживаются муниципальными и областными деньгами. Инициативный человек предлагает проект. Например, музыкальной школе нужен новый рояль, сама школа этого не потянет. Люди представляют образ будущего своей школы и создают это прекрасное будущее – у школы появляется рояль. Это маленький кирпичик, решение конкретной проблемы. Или мировоззренческие проекты, например акция «Бессмертный полк».
- А задача социальных архитекторов с государственным мышлением собрать все это в единую социальную ткань?
Пирогов: Да. Представь. Это как лего, которое многие дети собирают без инструкции. Это интересно, это увлекает, но «Лего Техник» без инструкции не собрать, потому что там моторчики и сложные механизмы. Государство видит, что есть много людей, энергичных, активных, неравнодушных, с материальными, интеллектуальными, административными ресурсами, и эти люди готовы приносить пользу, пусть иногда маленькую.
Как я это вижу: из всего этого должен собраться кружок качественного социального моделирования. Чтобы не только следовать чужим инструкциям, но и уметь составлять свои. Понимая замысел, потребности, механизмы работы и взаимодействия бизнеса, власти, общества и организаций, можно строить замок. Не воздушный, а настоящий, из маленьких кирпичей.
- Мне казалось, чтобы что-то создать, нужен план, а социальная архитектура - это работа со смыслами и образом будущего. Вам в Сенеже его описали?
Пирогов: Есть несколько базовых смысловых вещей. Думаю, главное - это доверие. Доверие общества к государству. Это работа долгая и рассчитанная на годы. Это даже не проектный режим, а программный. Когда проект начинает масштабироваться, он становится программой.
Доверие - это фундамент. На него ложатся прикладные и ценностные вещи: патриотика, межнациональные отношения, вопросы, которыми, если не заниматься, последствия могут ударить по государству, - патриотизм, духовность, семья, традиционные ценности.
Все, что государство декларирует и защищает. И за работу с этими темами оно готово платить, в том числе в прикладных сферах вроде кино и искусства.
Пришло понимание, что государство как главный плательщик долго и бессистемно раздавало ресурсы. Хотя у него есть свое представление о ценностях, стране и о том, что ей полезно. Поэтому речь и про ценности, и про практику, и про теорию. В пирамиде Харичева наверху - моделирование, внизу - проектирование. У администрации президента есть понимание того, куда мы идем, – это модели. Если есть идеи и способы, пожалуйста, предлагайте, это про проектирование. Это осознанная работа по проектированию будущих изменений на пользу страны, людей и всей социальной ткани.
- Если архитектор работает с материалами, то материал социального архитектора – это социальное пространство?
Пирогов: Да, конечно. А сама ткань похожа на петчворк. Она сшита из множества кусочков. Она не может быть монолитной шелковой простыней. В корпорациях есть свои специалисты, в мэриях - свои специалисты. В администрациях губернаторов, во внутриполитическом блоке. И дальше вопрос человеческого материала. Где-то люди работают блестяще, где-то просто хотят досидеть до пенсии и говорят: делайте вашу социальную архитектуру, как хотите.
Заказчик должен сформировать запрос на выращивание своих специалистов. Не обязательно звать внешних. Внутри может появиться человек с более широкими компетенциями, который понимает механизмы и пытается сшивать кусочки своего сегмента социального пространства во что-то цельное. Может быть, именно в этом и есть сверхзадача.
- Социальные архитекторы – это внешняя сила или в корпорации и госоргане должен быть собственный специалист?
Пирогов: Мы пока только нащупываем это поле. В каждой корпорации и в каждом органе власти есть человек, который выполняет функцию социального архитектора, даже если так его никто не называет. Это может быть пресс-секретарь, специалист по GR, пиарщик, начальник пресс-службы. Функционал зависит от компетенций и мышления человека. Такой специалист соединяет лоскутки в общую ткань. Он связывает власть и бизнес, власть и общественные организации, проводит голосования по ФКГС (национальная программа «Формирование комфортной городской среды» – прим. ЕАН).
Все нацпроекты - это пример социальной архитектуры. Самый прикладной пример - голосование по проекту «Комфортная городская среда». В Екатеринбурге в этом году проголосовали 400 тыс. человек, это первое место после столиц. Шесть лет назад участвовали 50 тыс., и никто не понимал, что это такое.
Люди путали с медицинскими процедурами, с ФГС. Сейчас все ясно: хочешь парк? Голосуй. Сделай один клик и получишь парк. Идет геймификация, и она дает результат. Благодаря голосам мы каждый год получаем новый парк. Этим занимается социальный архитектор, хотя он может не знать, что он им является.
Швайгерт: Давай посмотрим очень прагматично: что государство хотело решить, когда придумывало этот термин. Александр Харичев любит слово «придумать», я отметил это на его выступлении. Придумать что-то – это всегда про задумку, замысел, работу мысли, потребность, осмысление потребности и дальнейшую деятельность в ее отношении. Это про поиск. Государство, когда представило концепт через платформу «Россия - страна возможностей» и позицию ЭИСИ (Экспертный институт социальных исследований – прим. ЕАН), что придумало, что или кого искало?
Во-первых, рынок политических кампаний объективно сузился. При этом в нем и вокруг него сохранилось много людей с крутыми компетенциями.
Полезные люди с хорошим базовым образованием, междисциплинарными навыками, отточенными практиками технологиями, с именем, но словно бы в моменте – в вакууме. А распад вакуума, есть такая научная версия, может уничтожить вселенную. Поэтому важно было дать таким специалистам новое пространство для самореализации. Это первая и очевидная причина.
Во-вторых, смотрим прагматично: более 7500 заявок на конкурс социальных архитекторов - это еще и фактически перепись пассионариев. Участники заполняли подробную анкету, и теперь у организаторов есть по ним полная картина: кто он, откуда, чем живет, чего хочет, куда идет. Даже если не рассматривать это как некий кадровый резерв, государство верифицировало значительную массу активных людей, которые имеют опыт работы с социальной тканью.
- Среди прошедших отбор были в основном политтехнологи?
Пирогов: Максимум 30% политтехнологов. Остальные - специалисты из корпоративного сектора, НКО, АНО «Диалог», ЦУР (Центр управления регионом – центр мониторинга, который собирает вопросы и жалобы жителей в соцсетях – прим. ЕАН), представители партий, медиасферы. В общем, люди, которые на своем уровне умеют собирать лего и складывать части общего пазла.
Швайгерт: Все они, решив участвовать в конкурсе, предоставили данные, прошли тесты, то есть значительно открылись и вовлеклись. В каком-то смысле, конечно, это еще и форма присяги государству. Значит, они готовы сместить фокус с привычной работы на задачи, которые транслирует уже не столько индивидуальный заказчик, сколько корпоративный сектор, имеющий, условно, государственное поручение.
Пирогов правильно сказал: наши уральские меценаты сейчас реализуют благо так, как сами его видят. Вопрос именно в этом видении. Насколько оно точное, дальновидное, насколько результат качественный и усвоенный обществом как полезный. Понятно, что чужие деньги считать не принято. Однако, мне кажется, запрос государства меняется. Возникает предложение пересмотреть частные инициативы через оптику социальных архитекторов, которые призваны работать в другой логике. Грубо говоря, актуален критический взгляд на инвестиции в социальную сферу, социальную среду, социальную ткань.
Если политтехнологи - это про инструментальную работу для извлечения властных бонусов: избрание депутатов и глав регионов, то социальным архитекторам предлагается другой трек. Займитесь-ка внимательно и осознанно социальными проектами во всем их разнообразии и с позиции формирования накопительных эффектов в будущем. Со своей стороны мы вам поможем выращивать умного социального заказчика, который откроет двери своих корпоративных бастионов и примет новый подход.
Таким образом, работая с будущим через частичное управление корпоративным ресурсом, ты остаешься тем самым ответственным мечтателем, по определению Сергея Кириенко, при этом не встроенным в систему власти как чиновник.
В связи с этим вспоминается еще одна фамилия - Ефим Островский. Он в нулевые годы на фоне расцвета политтехнологического цеха пропагандировал гуманитарные технологии и называл себя гуманитарным технологом. Как будто это шире, глубже привычных инструментальных практик. Социальный архитектор – это, по сути, и есть гуманитарный технолог образца 2025 года, работающий с формулой смысловой мобилизации. Есть известная прикладная корпоративная мобилизация на выборах в день Х, а теперь представь, что есть смысловая мобилизация без какой-то конечной даты, но с измеримыми эффектами в массовом сознании.
Есть ожидание, что трансформация запустится с обеих сторон. Со стороны бизнеса, который сподвигают инвестировать в социальное благополучие страны по государственным задачам. И со стороны технологического сообщества, которому предлагают работать в новом пространстве возможностей: бежать не циничный предвыборный спринт, а ответственный марафон.
Пирогов: Многие на финале конкурса приводили примеры про то, как выиграть бой за избирателя, если не думать о будущем. Но куда важнее удержать доверие. Страна меняется очень быстро: технологии, искусственный интеллект, внутренняя политика. Партии системной оппозиции сейчас в капкане, и они сами это признают. Суть политики - борьба за власть, а сейчас борьба за власть почти невозможна.
- Значит ли это, что выборы в привычном смысле перестанут быть нужны?
Пирогов: В любой выборной кампании сейчас главный инструментарий, по сути, инструментарий социальной архитектуры. Главная цель - чтобы за тебя проголосовало большинство. И ключевыми становятся социальные идеи: волонтерство, гордость, достоинство, уважение - те смыслы, за которыми люди идут. Они обеспечиваются технологическими инструментами: мобилизацией, сбором подписей, вовлечением людей в социальные процессы. Кампании строят картину будущей социальной жизни города или района именно через технологии социальной архитектуры. Социальные проекты есть в каждой кампании, без них выборы уже трудно представить.
Раньше можно было выиграть рекламной кампанией. После 2010 года наступила эпоха административно-промышленной мобилизации, когда каждая уважающая себя партия имеет реестр сторонников. И побеждает тот, кто лучше их приводит. Но эта модель тоже уперлась в потолок. Одними кнутами не обойтись. Нужен постоянный пряник. Постоянная забота, уважение, доверие.
Долгое время в каждой электоральной кампании изменялись правила игры. Менялись количество депутатов, процедура подписей, форматы голосования, назначения. Сейчас политическая система стабилизировалась. Появилась возможность работать вдолгую. И никого уже не удивляет план на десять лет. Это не история про четыре года, а после меня хоть потоп. Это выстраивание доверия и социальной ткани.
Сложность в том, что политическая борьба подразумевает критику оппонента. Но партии не могут критиковать друг друга, не задевая чувствительные темы. Это парадокс и задача для социальных архитекторов. И государство понимает, что гибкость необходима.
- И гибкость ты видишь в том, что выборы сохранены?
Пирогов: Конечно. Выборы несут много позитивных эмоций, будоражат процессы. Да, в основном это выборы референдумного типа, но на уровне муниципалитетов борьба сохраняется. Это оживляет политическую жизнь, дает импульс общественным организациям, подстегивает новые идеи и помогает формировать образ будущего.
Пришел Денис Паслер, ему нужно представить программу развития региона. Нужно изучить запросы людей, понять, чего они хотят. Нельзя кормить слона тем, что любишь. Сначала надо изучить слона. Это уже само по себе благо. Любой руководитель должен досконально знать свой предмет: регион, область, город.
Любые выборы, даже если депутат выбирает главу, дают мощный импульс подумать, что еще сделать, чтобы улучшить жизнь и укрепить доверие и диалог.
После протестов 2019 года была создана АНО «Диалог». Власть поняла: без этого социальное пространство разъедется и уйдут огромные усилия на его сшивание. В 90-е пространство было разорвано и сшивалось грубо. Сейчас нужны более тонкие, хирургические воздействия.
- Губернатор должен быть социальным архитектором?
Пирогов: Губернаторы и мэры должны быть социальными архитекторами. Гармонизация отношений с обществом – это главная задача руководителя. И, по сути, многие губернаторы уже являются социальными архитекторами. Они понимают, что время технократов уходит. Сначала были губернаторы-мастодонты, потом - технократы, а сейчас технократы становятся более человечными.
- Они эволюционируют?
Пирогов: Общество меняется. Меняются запросы к этике и эстетике. Уже мало быть Железным Дровосеком. Он должен уметь улыбнуться ребенку, проявить эмпатию, показать человечность. Эмпатия, открытость и минимальная дистанция с людьми становятся обязательными чертами руководителя.
– Вы - финалисты первого конкурса социальных архитекторов. Чем планируете заниматься дальше?
Швайгерт: Это сейчас один из ключевых вызовов. Немного вернусь к предыдущему вопросу про губернаторов как социальных архитекторов и к то возникающим, то пропадающим слухам про отмену выборов. Почему эта процедура, пусть даже и референдумного типа, должна быть сохранена?
Потому что любые выборы, как ни крути, экзаменуют систему власти. По ним видны успехи, проблемы, провалы. Видно, кто работал вдолгую, а кто только подлатал картинку, да и с тем по факту справился плохо. Для граждан выборы – это норма, привычка, форма диалога. Да, нам дают возможность высказать мнение. Да, это важно и поддерживает нормальный, привычный порядок вещей.
Что касается собственно феномена социальной архитектуры, я опасаюсь, что может появиться соблазн свалить в нее все подряд – любую общественно-полезную активность, любые фоновые проекты, любые позитивные инициативы и действия власти.
Пирогов: Если это встроено в общую логику и продолжает общую линию, то да. Давайте уберем слово «социальная» и оставим «архитектура». Что делает архитектор? У него есть замысел. Он придумывает. Это человек, который работает с идеей. Один придумывает здание «Ананаса» (офис «Русской медной компании» в Екатеринбурге, построенный по проекту Нормана Фостера), а другой делает панельки, ценные только дешевизной. Кого считать архитектором? И что считать архитектурой? Даже в самой архитектуре договориться сложно. Каждый будет доказывать, что он и есть настоящий архитектор.
Швайгерт: Если позволите, здесь важный момент, на мой взгляд. В Америке и Европе существует институт think-tanks, фабрик мысли - частных мозговых центров, где собираются умные люди, делают прогнозы и моделируют будущие сценарии. Там соединяются теория и практика. Проблема политтехнологов в борьбе за власть была в том, что практики в какой-то момент было очень много, а теории, осмысления мало.
Российские фабрики социальной архитектуры могли быть большой распределенной структурой, где единый заказчик - это прежде всего государство и его доноры. А на местах, как Пирогов правильно заметил, да, работает множество мелких инициатив. Они повторяются от региона к региону, дают разный эффект.
Например, благотворительные проекты помощи детским домам. Их по всей стране вагон и маленькая тележка, с разными названиями и разным КПД. Одна из задач социальных архитекторов могла бы быть в том, чтобы создать универсальную модель наиболее эффективного проекта, с учетом накопленных ошибок и лучших находок и масштабировать ее на регионы. В основе все равно будет локальная инициатива, но в эффективной рамке своего рода госзаказа.
– Как фонд «Защитники Отечества»?
Швайгерт: Да. И срок жизни такой архитектуры может быть длинным, переходить на детей участников СВО и дальше.
Пирогов: Или форум «Патриоты Урала», который делает Артем Жога.
Швайгерт: Раз уже заговорили о таких примерах, скажу о полпредствах. На мой взгляд, на государственном уровне есть пример успешно работающего соцархитектурного бюро. Это полпредство Дальневосточного федерального округа. То, что делает Трутнев, - понятная модель социальной архитектуры. Изучаешь их опыт и видишь, как они работали с протестностью, как вшивали свою повестку в регионы. А регионы там очень разные по динамике и уровню политической сознательности населения, мягко говоря. Они начали пронизывать своей идеей все внутриполы, департаменты, СМИ. Давали не просто контент, а смысловой контекст существования Дальнего Востока. На базе полпредства и сформировалась по факту фабрика мысли. Они стали подходить к ситуации гибко, открыто приглашают внешние команды и задают себе правильные вопросы типа «А точно мы идем правильным путем?». И этот опыт можно масштабировать на другие федеральные округа.
– Получается, социальным архитекторам сначала нужно провести инвентаризацию всего, что есть, а потом масштабировать хорошие практики и избавляться от плохих?
Швайгерт: ЦУР, например, провел инвентаризацию интернет-пространства во всех регионах. Создал единую практику, как мне кажется, весьма устойчивую.
Пирогов: Я видел работу ЦУР в нескольких регионах. Не сказал бы, что они полностью самостоятельны. Они встроены в региональную систему и выполняют свою функцию.
Швайгерт: Их функционал и методы понятны, сама вертикаль ЦУР имеет место быть. На старте было неясно, для чего они вообще созданы. Кто эти интернет-технологи: то ли направленные в регионы, то ли навязанные им. Несмотря на все нюансы взаимодействия ЦУР и региональных департаментов информационной политики, например, эти центры теперь оказывают на местах значительную помощь и дают прямую обратную связь федеральному центру. Они, как всевидящее око: присматривают за интернет-пространством, принимают и реализуют решения в той самой государственной оптике. При этом обладают определенной свободой маневра, несмотря на общую встроенность.
Идея социальной архитектуры, на мой взгляд, ровно такая же. Только для офлайн. Сначала критически оценить, что происходит и в моделях, и в проектах, а дальше вопрос в другом: будет ли сделан решительный шаг к интеграции социальных архитекторов в пространство регионов.
– В сентябре этого года открыты новые направления на базе вузов по обучению социальных архитекторов. Зачем?
Пирогов: Это междисциплинарная область, которую сейчас пытаются оформить. Было бы странно готовить технологов на философском факультете, мы действительно выросли из этой среды. Большой объем абстрактных дисциплин помог нам оперировать крупными идеями, концепциями, сложными категориями.
Если обучать не только политтехнологии, а немного социологии, немного политологии и при этом давать упаковку именно социального менеджера, то получается уже другая история. Такой человек сможет работать технологом в условиях, где выборов почти нет, а остаются референдумного типа процедуры. На базе политологии или социологии можно вырастить новую профессию широкого профиля на стыке госуправления, бизнеса и общественных коммуникаций.
Пиарщик в этой оптике - это уже не специалист, который «просто размещает». Ведь связи с общественностью изначально и подразумевали то, что сейчас называют социальной архитектурой, - связывать общественность с органами власти и бизнесом.
Нужно переосмыслить этот термин и наделить его более широкими компетенциями, включая навыки госуправления и муниципального управления. А что будет с нами, представителями первой волны, понятия не имею.
Швайгерт: Поддержу мысль. Возможно, стало заметно, что слишком много узких специалистов. Интернет-технологи, заточенные под показатели, часто классно умеют создавать охваты и вирусный контент, но зачастую не смотрят критически на смысл и эффект передаваемого сообщения. На конкурсе заметил, когда молодые ребята работали над задачами, они быстро делали продукт под требование, но критически его не оценивали. Это было заметно, хотя в моменте не было времени спорить.
То же и с медиатехнологами. Школы новых медиа повышают квалификацию многих специалистов, но в основном дают им, пусть и полезные, но более прикладные навыки. А те не видят всю картину, только свой фрагмент. Нередко задачи на местах сводятся к тому, как сделать так, чтобы городской и областной ДИП (департамент информационной политики – прим. ЕАН) «дружили», или как чаще общаться с журналистами или спикерами, когда у тебя каждый день цейтнот и пожар. Поэтому запрос на междисциплинарность и соответствующие компетенции действительно сформировался.
Нынешний запрос не на чистого философа, который совершенно улетел в абстракции, но и не на зашоренного специалиста с узкими навыками. Социальный архитектор – это баланс теоретика, включающего мечты, фантазии и креатив, и прагматика с государственной прошивкой на уровне целей и задач, обладающего широким инструментарием, критическим мышлением и здравым смыслом.
Куда его ни направь, он не сделает глупость, сохранив адекватное восприятие реальности и окружения. Социальная архитектура – про производство таких специалистов. Куда замысел приведет его ключевых архитекторов, пока открытый вопрос.
Беседовала Анна Касюкова
